Неточные совпадения
Как он умел казаться новым,
Шутя невинность изумлять,
Пугать отчаяньем готовым,
Приятной лестью забавлять,
Ловить минуту умиленья,
Невинных лет предубежденья
Умом и страстью побеждать,
Невольной ласки ожидать,
Молить и требовать
признанья,
Подслушать сердца первый звук,
Преследовать
любовь и вдруг
Добиться тайного свиданья…
И после ей наедине
Давать уроки
в тишине!
Минуты две они молчали,
Но к ней Онегин подошел
И молвил: «Вы ко мне писали,
Не отпирайтесь. Я прочел
Души доверчивой
признанья,
Любви невинной излиянья;
Мне ваша искренность мила;
Она
в волненье привела
Давно умолкнувшие чувства;
Но вас хвалить я не хочу;
Я за нее вам отплачу
Признаньем также без искусства;
Примите исповедь мою:
Себя на суд вам отдаю.
Дождусь ее и вынужу
признанье:
Кто наконец ей мил? Молчалин! Скалозуб!
Молчалин прежде был так глуп!..
Жалчайшее созданье!
Уж разве поумнел?.. А тот —
Хрипун, удавленник, фагот,
Созвездие манёвров и мазурки!
Судьба
любви — играть ей
в жмурки,
А мне…
В исповеди Привалова чего-то недоставало, чувствовался заметный пробел, — Надежда Васильевна это понимала, но не решалась поставить вопрос прямо. У Привалова уже вертелось на языке роковое
признание в своей погибшей, никому не известной
любви, но он преодолел себя и удержался.
Она
в ярких красках описывала положение актрис, танцовщиц, которые не подчиняются мужчинам
в любви, а господствуют над ними: «это самое лучшее положение
в свете для женщины, кроме того положения, когда к такой же независимости и власти еще присоединяется со стороны общества формальное
признание законности такого положения, то есть, когда муж относится к жене как поклонник актрисы к актрисе».
Каролина Карловна отрицательно покачала головой, к хоть после того, как Павел сделал Каролине Карловне откровенное
признание в своей
любви, они были совершенно между собой друзья, но все-таки расспрашивать более он не почел себя вправе. Впоследствии он, впрочем, узнал, что виновником нового горя Каролины Карловны был один из таинственных фармацевтов. Русскому она, может быть, не поверила бы более; но против немца устоять не могла!
— Но разве это может быть, чтобы
в тебя заложено было с такой силой отвращение к страданиям людей, к истязаниям, к убийству их, чтобы
в тебя вложена была такая потребность
любви к людям и еще более сильная потребность
любви от них, чтобы ты ясно видел, что только при
признании равенства всех людей, при служении их друг другу возможно осуществление наибольшего блага, доступного людям, чтобы то же самое говорили тебе твое сердце, твой разум, исповедуемая тобой вера, чтобы это самое говорила наука и чтобы, несмотря на это, ты бы был по каким-то очень туманным, сложным рассуждениям принужден делать всё прямо противоположное этому; чтобы ты, будучи землевладельцем или капиталистом, должен был на угнетении народа строить всю свою жизнь, или чтобы, будучи императором или президентом, был принужден командовать войсками, т. е. быть начальником и руководителем убийц, или чтобы, будучи правительственным чиновником, был принужден насильно отнимать у бедных людей их кровные деньги для того, чтобы пользоваться ими и раздавать их богатым, или, будучи судьей, присяжным, был бы принужден приговаривать заблудших людей к истязаниям и к смерти за то, что им не открыли истины, или — главное, на чем зиждется всё зло мира, — чтобы ты, всякий молодой мужчина, должен был идти
в военные и, отрекаясь от своей воли и от всех человеческих чувств, обещаться по воле чуждых тебе людей убивать всех тех, кого они тебе прикажут?
Таинственные ответы Ольги, иногда ее притворная холодность всё более и более воспламеняли Юрия; он приписывал такое поведение то гордости, то лукавству; но чаще, по недоверчивости, свойственной всем почти любовникам, сомневался
в ее
любви… однажды после долгой душевной борьбы он решился вытребовать у нее полного
признанья… или получить совершенный отказ!
— Это скверно, — произнес Хозаров. — Впрочем, у них
в этот день ничего не могло быть решительного, потому что я
в этот же вечер объяснился ей
в любви и получил
признание.
—
Признание, — отвечает, — не
признание, а разве это не видно?
Любовь ведь — это по нашему женскому ведомству, — мы ее замечаем и видим
в самом зародыше.
Предстоящее изменение устройства жизни людей нашего христианского мира состоит
в замене насилия
любовью,
в признании возможности, легкости, блаженства жизни, основанной не на насилии и страхе его, а на
любви. И потому произойти это изменение никак не может от насилия власти.
В этом гармоническом чувствовании мирового ритма,
в этом
признании божественной сущности судьбы коренится та
любовь к року, — amor fati, — о которой
в позднейших своих работах с таким восторгом говорит Ницше: «Моя формула для величия человека есть amor fati: не хотеть ничего другого ни впереди, ни позади, ни во всю вечность. Не только переносить необходимость, но и не скрывать ее, — любить ее… Являешься необходимым, являешься частицею рока, принадлежащим к целому, существуешь
в целом»…
«Да черт мне до будущего, если мне за это — ни
любви, ни будущей жизни, ни
признания за мной подвига!» (Подросток), «Как я вступлю
в союз с землею навек?
Когда я приезжал
в Зыбино, я с головою окунался
в атмосферу общей
любви,
признания и скрытого восхищения.
Слова эти точно выражают смутное сознание людей, что
в любви — спасение от бедствий жизни и единственное нечто, похожее на истинное благо, и вместе с тем
признание в том, что для людей, не понимающих жизни,
любовь не может быть якорем спасения.
Ему вспомнилась первая
любовь к кузине
в розовом платьице, вспомнилось первое
признание в липовой аллее, вспомнился жар и непонятная прелесть случайного поцелуя, вспомнилось волшебство и неразгаданная таинственность тогда окружавшей природы.
По лицу Федора Дмитриевича пробежала судорога чисто физической боли. Ему, который считал
в браке
любовь первым капиталом, больно было слышать это циническое
признание друга
в том, что тот обошелся бы и без хороших качеств жены, лишь бы поправить свои дела ее приданым.
Этим было сказано все. Они ограничились этим своеобразным объяснением
в любви. Он понял, что она любит его и что
признание взволновало ее, как давно ожидаемая неожиданность. Она вся трепетала от охватившего ее сладкого чувства сознания себя любимой любимым человеком.
—
В таком случае я отказываюсь объяснить ваше более чем странное поведение относительно меня. Вы сидите у меня, чуть не признаетесь мне
в любви, обрываете это
признанье на половине, что объясняете внезапным приступом головной боли, уезжаете, не кажете глаз около месяца и, наконец, просите снова свиданья запиской, очень странной по форме. Согласитесь, что я вправе удивляться.
«А что, если отец говорит правду, если она и не думает разделять его
любовь… Что же такое,
в самом деле, что она смутилась, почти лишилась чувств при его неожиданном
признании. Может, потому-то она и ходатайствовала за другую, что совершенно равнодушна к нему, а он приписал это самоотвержению ее благородного сердца», — замелькали
в его голове отрывочные мысли.
Успокоившийся мало-помалу Николай Леопольдович просидел еще около получаса с княгиней, рассыпаясь перед ней
в благодарности и
признаниях в вечной страстной
любви и, наконец, уехал, совершено обворожив ее своим рыцарским благородством и чувствами.
Признание Кости
в любви и ее собственное
признание ему во взаимности являлось для нее потрясающею неожиданностью. Так вот почему его близость смущала ее, вот почему она так сторонилась его и часто взгляд его, останавливавшийся более или менее долго на ней, заставлял ее краснеть и потуплять очи — она любит его.
Всякий может требовать уважения к своим правам,
признания в нем человека, если даже нет
любви.
Учение Христа
в его истинном смысле состоит
в признании любви высшим законом жизни, и потому не могущим допускать никаких исключений.
Так что если бы решение вопроса об освобождении себя от извращенного христианского учения и вытекающего из него допущения насилия, нарушающего
любовь, и
признание христианского учения
в его истинном значении зависело только от людей цивилизованных, пользующихся
в нашем обществе
в материальном отношении лучшим,
в сравнении с большинством рабочего народа, положением, то предстоящий переход людей от жизни, основанной на насилии, к жизни, основанной на
любви, еще не был бы так близок и настоятелен, как он близок и настоятелен теперь и особенно у нас
в России, где огромное большинство народа, более двух третей, еще не развращено ни богатством, ни властью, ни цивилизацией.
Христианское же учение
в его истинном смысле, признавая закон
любви высшим и приложение его к жизни не подлежащим никаким исключениям, уничтожало этим
признанием всякое насилие, а следовательно, не могло не отрицать всё основанное на насилии устройство мира.
Казалось бы очевидно, что, если одни люди могут, несмотря на
признания благодетельности
любви, во имя каких-то благих целей
в будущем, допускать необходимость мучительства или убийства некоторых людей, то точно с таким же правом могут другие люди, тоже признавая благодетельность
любви, допускать, тоже во имя будущих благ, необходимость мучительства и убийства других людей.